Тимофей и Карина были, на первый взгляд, прекрасной парой: она – красиваяженщина, образованная, он – старше, обеспеченный, ни разу не женатый до тогоджентльмен с собственным бизнесом и внешностьюмачо. Свадьба – как сказка, фотографии – как с обложки модных журналов. Конфеты, букеты, рестораны и театры. Своя квартира в престижном районе. Прожив с мужем два года почти безссор и недовольств и родив дочку, Карина вдруг узнает, что есть другая. Тут же подает на развод. А муж…соглашается. Ониразводятся. Занавес.
После развода как раз и началось «прозрение». Никто вокруг не мог понять – что не устраивало Тимофея? Почему Карина не попыталась выяснить, «чем же соперница была лучше»? И почему Тимофей так быстро согласился? От начала до конца весь брак был придуман, потому и оказался нежизнеспособен. Карину воспитывали в рамках четкой жизненной программы: она должна обязательно иметь высшее образование, причем именно экономическое, устроиться на работу в престижную компанию, не позднее двадцати шести выйти замуж за взрослого и обеспеченного человека. И сама Карина долгое время верила, что именно так – правильно, что это – единственный достойный вариант жизни.
Сказано – сделано: образование, работа, брак с подходящим человеком. Именно «подходящим» — рассказывая это, Карина употребила конкретное слово. Стали разбирать критерии. И сказалось, что «подходящих» кандидатов можно было бы найти человек двести на весь город. Вышла бы она замуж за любого из них? «Ну, если бы он соответствовал нужным мне качествам – да», ответила Карина. И ужаснулась собственному ответу. Выходит, муж не был тем единственным, тем уникальным и эксклюзивным человеком! Он просто был одним из подходящих. Равно как и она для него. И потому у него появилась просто «подходящая» любовница. А Карина развелась потому что «так поступила бы любая уважающая себя женщина». Что это – брак по расчету? Отнюдь. Оба они искренне верили в то, что им стоит пожениться и быть вместе, вместе хотели, казалось бы, ребенка!
Давайте посмотрим немного на формирование личности. Ребенок приходит в мир с открытым сердцем, он еще не знает разделения на «умственное» и «чувственное», его взгляд на мир интегрален. Но родители не всегда могут понять его чувства, более того, они часто стыдятся искренних проявлений ребенка (особенно на публике). К тому же, родители уже с малых лет начинают учить его «правильным» установкам – как жить, что хорошо, что плохо, что правильно, а что – нет. То есть дают оценку событиям и ситуациям. Для ребенка родитель – первейший авторитет, и потому ребенок верит. Верит – заметьте! – в то, о чем еще не имеет понятия. Ведь маленькая девочка еще не знает, что такое «замуж», что можно чувствовать к мужчине, что такое быть матерью. И усваивает это на уровне абстрактных понятий – примерно так, как с детства в досоветскую эпоху каждому ребенку внушали, что бог существует. А дальше ребенку все равно приходилось усваивать опыт: он, к примеру, просил у бога игрушку – и получал ее. И уверялся все сильнее, что бог есть. Или не получал ее – и разочаровывался в боге.
К счастью, опыт общения с высшими силами ребенок мог получить в любой момент, равно как и объяснения родителей по поводу неудачного опыта. А вот в случае долгосрочных перспектив, родители, формируя у ребенка верования (иначе и не назовешь!), не могут дать ему никакого опыта для познания, и потому верования в сознании ребенка абстрактны, не соединены с чувствами и опытом, а потому чувства и не включаются при реализации этих программ впоследствии. И оказывается, что подлинные чувства ребенка просто уходят все глубже и глубже, в то время как мозг и эмоции, связанные с претворением «верований» в жизнь занимают все больше и больше места. Это отчасти можно назвать зомбированием – ведь человек, подвергшийся психологической обработке, конечно, не абсолютно холоден, наоборот – он испытывает и воодушевление, и восторг, но только проблема в том, что все эти эмоции в нем бурлят по поводу абстрактных понятий, которые так и не были переведены в пласты опыта и чувства.
Карина и Тимофей все время проверяли свою жизнь на соответствие «сценарию», и вполне возможно, испытывали искреннюю радость от того, что им удавалось этому сценарию соответствовать. А вот насколько этот сценарий соответствует их истинным потребностям – никто из них не задумывался. До развода.
— Когда человек любит, он знает одно: он хочет смотреть только в эти глаза, чувствовать только эти губы, находиться рядом только с этим человеком, слышать только его голос и принадлежать только ему в качестве жены или мужа. И мир будет кажется половинчатым, когда его нет рядом…
— Да это же, наверное, страшно – так чувствовать?! – услышал я ответ Карины.
По-настоящему чувствовать действительно страшно. Потому что эти чувства не проходят, не остывают быстро, они не просто приживаются, прививаются порой через боль, и с такой же болью уходят, если уходят вообще. Поверхностные эмоции, вызываемые верованиями и программами, легко приходят, бурные, кипучие, но недолговечные, и потому их можно испытывать снова и снова, понимая, что это быстро пройдет. Равно как и боль от них. Грань между тем и другим очень тонка. И единственный способ отличить одно от другого – не торопиться. Именно внутреннее молчание, отсутствие постоянной внутренней «болтовни» может подвигнуть человека к принятию и пониманию его более глубинных, процессов, нежели «страстное надумывание».
Впоследствии Карина мне рассказала, что не могла почти никогда расслабиться – все время куда-то торопилась, все время внутренний голос диктовал ей список «дел», и того, что еще она в жизни должна достичь, она постоянно стремилась к какому-то идеалу и будущему, а настоящее, то, что происходит здесь и сейчас, ей было почти неведомо. Она бежала, не зная отдыха и внутренней тишины. Казалось, жизнь у нее наполненная. А оказалось – пустая.
Как говорили древние мудрецы, прошлого уже нет, будущего – еще нет, и получается, что живем мы только здесь и сейчас, другого измерения у нас не существует. А где живет тот, кто постоянно стремится куда-то еще, кроме той точки, что есть у него на данный момент? Как правило – в большой иллюзии.
