Как только мы высоту набрали и на курс легли

Как только мы высоту набрали и на курс легли

Как только мы высоту набрали и на курс легли

Самолет качнуло и что-то вокруг ощутимо изменилось, за окном посерело. Нет, с нашим суперсовременным лайнером, как выяснилось, все было в порядке – потерпела крушение Земля… Нам некуда было больше садиться – не было больше ни посадочных полос, ни аэродромов, ни городов, ни просто земной тверди – все скрылось в взметнувшихся клубах химической пыли. Никто не выжил.

Связавшись с другими экипажами, находящимися в воздухе, пилот выяснил и сообщил, что в секретной лаборатории теперь уже неважно какого государства произошла непредсказуемая, вышедшая из-под контроля реакция, запустившая мгновенную цепную реакцию уничтожения – буквально в течении часа Земля стала непригодна для жизни и превратилась в клокочущий сероводородом шар.

Когда самолет снизился, мы прильнули к иллюминаторам – от горизонта до горизонта кипящее серо-зеленое марево с редкими вспышками-протуберанцами – должно быть, так выглядит ад. Через миллионы лет, может быть, Жизнь свое возьмет и цивилизация еще возродится на этой планете. Наши предки по обломкам континентов на океанских шельфах будут строить смелые гипотезы о существовании возможных предшественников, а скептики будут их желчно опровергать. А мы… мы заигрались и подошли слишком близко к запретной черте. Бог нажал на Reset

Когда все началось, я надел на дочь наушники и включил ее любимые мультики на ноутбуке – через пять минут оглянулся – она безмятежно спала. Я выключил ноут, укрыл ее пледом, наушники не снял, чтоб не проснулась от истеричных воплей, коих в тот момент хватало. Пилот честно сообщил, что запасов горючего и кислорода в салоне хватит максимум на час-полтора, пассажирам были розданы все запасы спиртного, имеющиеся на борту.

Стадия паники миновала на удивление быстро. Может, сказалось то, что ни Земли, ни тех, кто на ней, уже не было, а мы, здесь – еще живы. Повезло? Сколько на планете еще кружит между небом и землей таких присмиревших хомячков-камикадзе, обреченно считающих такты двигателя? Когда нашим летчикам удается связаться с другими экипажами, они говорят одно – просвета нет нигде, это конец, ребята.

…Кто-то пронзительно шепчет, горячо сжимая собеседнику руки, кто-то молится, кто-то тихо поет на незнакомом мне языке – и все это покрывает монотонный гул самолета. Армагеддон приходит буднично, без пафоса и заламывания рук. Секундная стрелка идет по кругу.

Я очень боюсь. Боюсь не того, что человечество кончилось, ни скорой физической гибели, очень боюсь, что дочь проснется, откроет глаза и спросит: «Что это, папа?!» Я знаю, что не смогу соврать. Не смогу сказать правду. Потому и не шелохнусь уже второй час, завороженно не свожу глаз с ее лица, будто это может чем-то помочь, тихо шепчу немыслимые, сумасшедшие заклинания. Уголки губ ее подрагивают в улыбке, на щечках румянец, длинные ресницы едва заметно трепещут – что ей снится? Наверняка, что-то очень хорошее. Этот сон – единственное, что у меня осталось. Я, пожалуй, рехнулся, мне кажется – пока цела эта паутинка, есть надежда.

Самолет тряхнуло, он резко пошел вниз, наше время вышло. Я крепко обнимаю ребенка…

…открываю глаза – и вижу перед собой озорную рожицу дочери.

– Пап, хватит спать. Ты что – забыл?! Ты обещал всю субботу провести со мной, слушать только меня. Сегодня суббота. Вставай! – у нас столько дел, столько дел!

Share via
Copy link